УСТАЛОЕ
Расправляюсь я с жухлой морковиной.
В жёлтом доме зелёный коровинский
Без начала дождит Сен-Дени.
Непрозрачной кожуркой оранжевой
Сладкой, грязной и как-то не праздничной
Жизнь свисает с ножа —
На, возьми.
ЯБЛОКИ НИКОЛЫ МОКРОГО
В тесных кожурках планеты —
Сласти богооставленных.
В чём измеряется небо
От колокольни до яблони?
Охти, Святитель Надречный,
Ветки — орбиты расчислишь ли.
Чем измеряется вечность? —
Листьями, синими листьями.
МАЙСКИЙ СНЕГ
Майский снег — от кого и кому...
Претворение света во тьму.
Адресатов с конвертов свела
Полуявь-полусинь-полумгла.
На чуть — зелень садовых заплат
Яко перстень и Яко печать.
Потому что в обрывах времён
Есть закон и железный закон.
А ещё непрощение есть...
Полувесть, полутёмная взвесь.
Отправитель, не прячущий взгляд,
Улыбнётся: чего и прощать.
* * *
Мёртвые не мирятся с палачами
И ни с кем вообще.
Кто трава и глина,
Зола и память —
Тот всегда истец.
В колее раздавленный подорожник.
Смятый строй.
Кто подсуден,
Кто мордой в асфальт положен —
Тот пока живой.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ГУМИЛЁВА
Пусть идёт твоё несравненное право лесом —
Тем, сухим, которым ляхи стращать так любят.
Выбор мал, как палаческий короб, и так же тесен:
Голова на прилавке и голова на блюде.
За сто с лишним — скажи, не хилый такой довесок? —
Не придумать здесь иной благолепный способ.
А мой выбор один — хоть по шву безнадёжно тресни —
Чтобы лес этот ляшский процвёл, аки папский посох.
ПОГРАНИЧЬЕ
Пограничье неба — железный улей.
Гул идёт хребтом облыселой тучи.
Не скажу я пчёлам: «Хозяин умер», —
Пусть за ним уносят свой мёд горючий —
За змеиный камень, за чёрмны волны,
За треклято ниево городище.
Против бомб ладони — худы заслоны.
Но за ними смерть никого не сыщет.
СТРЕКОЗА
Низко летит железная стрекоза.
Небо тесней и тесней от её «родни».
Долго ль винтом подшерсток у туч срезать,
Воздух пластать на пунктирные «Сохрани».
До Мариуполя — не на секунды счёт —
На обороты мельничных жерновов.
Вера одна — ладошки не разожмёт
Нежный ловец стрекоз и ловец ветров.
Детские пальцы надёжней любой брони —
Слабых укроют и не сомнут доспех.
Господи, Господи, в темень не оброни
Братьев моих кровавых: и тех, и тех.
* * *
летят два крокодила
один «Аллигатор», другой налево
(узнаёшь детскую глупость?)
а внизу две точки — я и тазик мокрого белья
а вверху — два зелёных подбрюшья
(по зигзагу на каждое)
продолжения не будет
победителей не будет
будет слитный,
как остромирово евангелие,
шёпот:
«всеживывсеживывсеживы»
* * *
Смейся, смейся над трупами тех — пожираемых псами
(Ибо власть эта — Пса), и себя не вини — не судима.
Серединною правда бывает ли? — точно не с нами.
Что бывает вообще — если в уголь и кровь — сердцевина?
Скоро всех нас научат смеяться — ещё и не так. И не жалко
Тех, кто был раньше нами, кто плакал над всеми и каждым.
Это правильно, но… Только пусть не тебя будет жамкать
В пёсьей пасти своей кровавая братская жажда.
МАРИЯ РИСУЕТ В ТРИ ЦВЕТА
Об этом скажут: «Меньшая из утрат».
В Полесье львы гореть не умеют, а вот летать…
Туда, где на печке белёной сырых февральских небес
Мария рисует в три цвета «Алису в Стране Чудес».
Огонь и кровь… а третий: охра или лазурь?
Иди и смотри, брат Чеширский, и сырных зрачков не жмурь.
Да, впрочем, смотреть не стоит на ту, что кровный предав закон,
Оплачет горше всех братьев и всех котов — погибший цветной картон.
Мария рисует и кисть её не дрожит.
И волки лягут у ног, и все останутся жить.
И листья в лицо, а не…
Мария, дай им приют:
В небесном жнивье Украины полесские львы плывут.
И над Россией плывут.
МИЦКЕВИЧ
1. Пушкин и Мицкевич
На полях, исчерканных и лохматых,
Славно так Мицкевича рисовать.
Здесь чернила, а вовсе не кровь псобратов
Ксёндзу Кейстуту выпало проливать.
Здесь уютно, у Адама нос аршинный
(Друг-москаль отыгрался, как только мог).
И совсем неважно, куда тащил их
По своим бездорожьям литовский бог.
2.
У литовского бога ненормальные прихожане.
«Валленрода» в Сочельник читают
(Представьте — плачут!).
Выставляют молочные блюдца под снег,
Как бумага, рваный,
Не приметив ни разу, какой он сухой, горячий.
У литовского бога что надо верные —
Мандарином
В позабитых костёлах потчуют —
Что? — не вемо.
И любой язык им чужой, и любой — родимый.
И ясколка Мицкевича всё летит и летит за Неман.
© Ирина Гетманцева
Литературный интернет-альманах
Ярославского областного отделения СП России
Авторизуйтесь, чтобы оставить свой комментарий: